Начну с одной нравоучительной истории.

Было это в самом конце далекого 1983 года. Моего отца после многих лет беспробудной службы на атомных подводных лодках перевели дослуживать в бригаду новостроящихся кораблей завода «Красное Сормово». То есть, на Родину. Таким образом, жизнь для нашей семьи описала полный круг, и после новогодних каникул я отправился в ближайшую к дому школу - № 26, что на улице Светлоярской. Это была моя пятая школа за восемь с половиной лет.

Поскольку довелось мне учиться в разных местах, то к тому времени уже прекрасно уяснил простую истину: как себя с первого дня поставишь – так и будешь жить. Поэтому шел в новую альма матер приблизительно в том же настрое, в каком боксер выходит на ринг.

Сразу же за порогом школы, внутри, меня остановил дежурный, визуально оцененный мной как семи-восьмиклассник. Я никогда особо не выделялся ростом, да еще в школу пошел с шести лет, поэтому в мальчишеском строю всех классов, где доводилось учиться, вечно был третьим-четвертым с конца. А тут какой-то кадр с повязкой на рукаве почти на голову ниже меня. Да еще с вопросом: «А где твоя сменка, чадо?»

Сменка у меня была, но наглость вопроса поразила. И в ответ я попытался отвесить дежурному «леща». То есть, сразу же приструнить и поставить на место. Но я допустил стратегическую ошибку: дежурным оказался десятиклассник-недомерок. Выпускник, для которого все остальные в школе по умолчанию салаги и духи. И тут вдруг «бунт на корабле». В общем, к тому времени, как нас разняли, мы уже успели немного повозить друг друга по бетонной лестнице и слегка взаимно помять фотокарточки.

Так я познакомился с будущим золотым медалистом, будущим главным лицом телеканала «Волга» Александром Резонтовым. Человеком, сохранившим, несмотря на весь цинизм профессии, умение удивляться и сопереживать. Человеком, который сделает всё, что сможет, для любой нижегородской спортивной команды – так, как это он делал всегда. Потому что в отношении нашего спорта к нему как нельзя лучше подходит фраза таможенника Верещагина из «Белого солнца пустыни»: «Я взяток не беру, мне за державу обидно…»

Правильно говорят, что самая прочная мужская дружба та, что начинается с драки. Нельзя сказать, что мы очень уж дружны, всё ж таки слишком разными оказались у нас дороги жизни. Но все эти годы мы всегда, чем могли, помогали друг другу. Например, я, работая в «Спорт-Экспрессе», как-то вел на телеканале «Волга» практически прямой телефонный репортаж из Нижнекамска. О том, как наш футбольный «Локомотив» с Борманом возвращался в высшую лигу. Потом, после матча, я вместе с командой возвращался в Нижний на пьяном в хлам самолете, где трезвым был только один человек – Ваш покорный слуга. По непроверенным данным, вроде бы частично вменяемым был еще один пилот – впрочем, это тема отдельного рассказа, как-нибудь остановлюсь подробнее.

Еще раз довелось мне с помощью телеканала рассказывать на весь город о своем путешествии на веселом поезде «Нижегородец». Веселым он стал после того, как какой-то добрый человек в Нижнем позвонил в милицию и сообщил, что наш поезд заминирован. Мы в тот момент подъезжали к Владимиру. Побудка была столь скоротечной, что вызвала у меня ностальгию по годам военной службы, и, что примечательно, после этого уже до самой Москвы никто не спал. Бодрствовать в одиночку мне было скучно, поэтому я «подорвал» по телефону Резонтова. А он, как истинный профессионал, не послал меня к известной матери, а мгновенно вздернув свою дежурную службу, организовал прямой репортаж. На котором уже я отдыхал душой: «… И вот прямо сейчас в поисках взрывчатки меня обнюхивает жуткая псина. А ее хозяин пытается через забрало визуально опознать во мне сотрудника Аль-Каеды и ищет в моих документах подпись Бен Ладена…»

Говорят, что с утра руководство Горьковской железной дороги «включило дурака» и «ушло в несознанку», не желая объяснять, почему «Нижегородец» задержался с прибытием в Москву на четыре с половиной часа. Но своевременно пущенный в новостях мой репортаж всех просто убил.

В общем, было много разного – и грустного, и веселого. И сейчас, прокручивая в голове прожитое, а также узнавая от общих знакомых судьбы многих наших одноклассников, я как-то пришел к мысли, что наша – и моя, и Резонтова – карьеры сложились в том числе и по причине абсолютного равнодушия к алкоголю. Я не знаю, что тут повлияло в большей степени: генетическая предрасположенность, окружающая среда, воспитание или что-то еще. Но я знаю точно: нам всегда было неинтересно заливать мозги спиртным и очень жалко было тратить на это время.

К чему я все это написал? Чего уж греха таить, назову вещи своими именами. Главной визитной карточкой горьковского «Торпедо» в советские времена было махровое, беспробудное пьянство. Об этом я начал догадываться еще во время обучения в Горьковском военном училище тыла. Кстати, раз уж затронул эту тему, отвечу и на вопрос ex-TorpedoNN, удивившегося в своем комментарии, как это можно было начать военную службу в 17 лет?

Дружище, я ее начал даже не в 17, а в 16 лет – тогда это было можно. В школу я пошел в 6 лет, выпустился из нее в 16, и тут же был отведен на площадь Лядова. И лейтенантом стал уже в 20 лет. Безусловно, первые четыре года прошли в училище, что не нашло отображения в биографической справке исключительно из-за ее краткости. Точно так же не нашлось места и тому факту, что три года службы прошли у меня на Балтике, хоть и был я приписан к Тихоокеанскому флоту: мы строили в Калининграде и испытывали в Балтийске корабль. Такая уж у нас была веселая страна: корабли для Тихоокеанского флота строились в основном на Балтике, для Северного – в украинском Николаеве, а для Балтийского флота – в Комсомольске-на-Амуре.

Но вернемся ко временам училищным. Когда я учился, у нас отбывали срочную службу торпедовцы. Точнее те, которые были не нужны ЦСКА, «Динамо» и их сателлитам. В основном, эти ребята играли за «Торпедо-2», числились военнослужащими батальона обеспечения учебного процесса, но появлялись в училище достаточно редко. Обычно на время больших московских проверок, когда в любой момент можно было ждать от контролирующего органа любой пакости. Например, поименной проверки личного состава.

Так вот, когда «торпедоны», как называли их у нас, дружной гурьбой появлялись в училище, не заметить этого было невозможно. Потому что их появление практически всегда сопровождалось дикими пьянками, о которых потом слагался эпос. Ночные казарменные кутежи юных хоккеистов вызывали уважительные комментарии даже у легендарного прапорщика Гиви Капанадзе. Того самого, что в разгар горбачевской борьбы с алкоголизмом от полной безысходности наловчился прямо в полевых условиях гнать чачу из карбида и 76-го бензина. Иными словами, в конце 80-х годов детско-юношеская школа «Торпедо» работала таким образом, что ее выпускники к 18 годам становились законченными алкоголиками. А биографии Коваленко, Торгаева были счастливыми исключениями из общего правила.

Потом, уже став журналистом, я объехал практически все наши хоккейные города. И едва ли не везде, узнав, что я – нижегородец, клубные работники и болельщики со стажем рассказывали мне бесчисленные истории о том, как гуляло в их городе после матча горьковское «Торпедо». В 60-е, в 70-е, в 80-е… И там действительно было, о чем рассказать.

Сейчас, конечно, времена другие. Сейчас банка пива после матча не то, что не является криминалом, а очень часто нужна по медицинским показателям. Сейчас удержаться на вершине и при этом регулярно «поддавать» невозможно физически. Но ведь и одной первой командой «Торпедо» не исчерпывается. Оно не исчерпывается даже «Чайкой». Обе команды – это лишь вершина айсберга. И вот тут мы подходим к очень, на мой взгляд, важной проблеме.

Когда-то давным-давно президент «Локомотива» Юрий Яковлев рассказывал мне в неофициальной обстановке, что самым трудным в становлении школы и всей системы тогда еще ярославского «Торпедо» было искоренение бытового пьянства на низовых уровнях. То есть, на уровне тех десятков и сотен людей, труд которых малозаметен, но без которых невозможно обойтись: начиная от заливщиков льда, сторожей и механиков и заканчивая тренерскими кадрами детско-юношеской школы. Яковлеву было действительно тяжело: возле больших хоккейных команд практически нет посторонних людей. Все эти работники – они же в большинстве своем бывшие хоккеисты с незадавшимися карьерами. То есть, резать ему пришлось по-живому: тех, с кем вместе учился и играл. Но и не резать, не выжигать каленым железом было нельзя.

С этой проблемой сталкивались предыдущие руководители «Торпедо». Они вроде даже кого-то увольняли, но, по их собственным заверениям, проходились только «по верхам». Копать глубже не было ни времени, ни, возможно, желания. Ведь это действительно достаточно противная работа. Но ее кому-то придется делать, если мы хотим, чтобы в «Торпедо» количество коренных нижегородцев увеличивалось.

Я не знаю, как сейчас обстоят дела в детской школе «Торпедо». Отталкиваюсь исключительно от двух фактов. Во-первых, четко понимаю, что нынешний тренерский и административный состав нашей ДЮСШ – это в основном выпускники этой же школы 80-х годов и ранее. А во-вторых, я просто сравниваю количество выпускников ярославской школы в «Локомотиве» и нижегородских – в «Торпедо». И сравнения эти, к сожалению, не в нашу пользу.

Очень надеюсь, что я изрядно сгустил краски. Но, по моему глубокому убеждению, в этом деле лучше перебдеть, чем недобдеть. Потому что даже одного примера, находящегося среди детей, впитывающих, как губки, все хорошее и особенно плохое, вполне достаточно для того, чтобы пустить по ветру старания и ежедневный труд десятков людей.

Чтобы наше «Торпедо» стало самодостаточным и самовоспроизводимым, вся система должна работать, как часы. С самого низа и до самого верха. А таковой она может быть только в перманентно трезвом состоянии.