Сегодня, в день самого большого праздника России, они вспоминают военное время и себя в нем. 

Анатолий Кострюков, заслуженный тренер СССР: 

– Война началась, когда мне вот-вот должно было исполниться 18 лет. Узнал о ней, как все: был дома и услышал объявление по радио. Помню, мне даже не было страшно: возраст такой, что еще многого не понимал. Непонятно, непривычно – война! Отца призвали в марте 1942-го. Он воевал, а в 1944 году, когда шло активное наступление на Запад, погиб в Западной Белоруссии. Шестого июля, за день до моего дня рождения. Подробностей я так никогда и не узнал. Знаю только место, где это произошло. Это было написано в «похоронке», что пришла в наш дом. Сообщали нам, что отец геройски погиб в боях за Родину. 

В 1941-м я закончил первый курс энергетического техникума. И вот война. Из техникума пришло извещение – идти забирать документы. Техникум эвакуируется. Мне семнадцать – пошел на авиационный завод. Огромный завод, он как раз располагался напротив стадиона «Динамо». Два месяца проработал там учеником, и завод тоже эвакуировали – в Куйбышев. Туда я поехать не мог – у меня и специальности не было. Еще через полтора-два месяца на то же место приехал завод № 30. В декабре 1941-го я оформился туда, а, когда исполнилось восемнадцать, стал работать медником. А я ведь совсем еще мальчишка. Но старался, занимался сборкой частей штурмовика Ил-2. Это летающий бронированный танк, грозная машина: здесь крупнокалиберный пулемет, внизу – бомбы. Там было место только для одного пилота, но через год сделали и для стрелка-радиста. Это была крепость. Они сидели спиной друг к другу. Сбить штурмовик было невозможно: двойное стекло – одно тормозило пулю, а второе отражало. 

Я быстро все освоил. Получил сначала третий разряд, потом четвертый, пятый. Назначили диспетчером мастерской, года через полтора – мастером участка. В огромном цехе размером с футбольное поле. В мастерской четыре группы по 12-15 человек. Представляете, мне 19 лет, а работники – старше моего отца и должны мне подчиняться. Уговорили, стал работать мастером. Хотя как «уговорили»? Война же идет, там никого не уговаривали. 

Война закончилась, и в декабре приказом министерства авиационной промышленности меня перевели в распоряжение «Крыльев Советов». Прямо в футбольную команду. Первенство Москвы начали проводить еще в 1944-м. Играли по воскресеньям, потому что в этот день не было смен. В субботу возвращаешься с завода, ночь спишь, а днем играешь. 

Конечно, было голодно. Во время войны действовала карточная система. Иждивенец получал в день 400 граммов хлеба, служащий 600, а рабочий – 800. Казалось бы, 800 граммов хлеба! Прилично, на первый взгляд. Но ведь ничего другого-то не было. Я работал, так что у нас еще было терпимо, а вообще народ страшно голодал. Помню, в конце 1941-го фронт подошел вплотную к Москве. Но паники в городе я не видел. Напротив, очень строгий порядок. Света по вечерам не было. Если в квартире горел свет, то заставляли закрывать окна одеялами, чтобы ни одной щели не было. Конечно, когда вечерами летали над Москвой бомбардировщики, было жутко, до сих пор в ушах этот страшный гул. 

Для меня 9 мая – священный день. Праздник с большой буквы. Как и для всех россиян. 

Хоккей я по-прежнему смотрю, правда, в основном по телевидению. В последнее время чувствую, что здоровье становится не то. Глаза стали плохо видеть. В последний раз на хоккей выбирался год назад, когда в Москву приезжал «Медвешчак», где я когда-то работал главным тренером. Меня звали и в Загреб на первый матч команды в КХЛ, но врач отговорил меня от таких серьезных нагрузок. Так что я просто тогда записал на камеру обращение к болельщикам и хоккеистам. А в Москве вместе с президентом «Медвешчака» посмотрел игру с «Динамо». Хоккей мне интересно смотреть, в нем прошла вся моя жизнь. Нынешних ребят по именам я не знаю, но мне приятно, что моя любимая игра с каждым годом становится все лучше и лучше. 

Виктор Шувалов, олимпийский чемпион 1954 года, двукратный чемпион мира: 

- Мне около двух лет было, когда мы из Мордовии уехали на Урал. Как говорил отец, в поисках лучшей доли. Сначала жили под Челябинском, километрах в 15. Большой семьей: три брата, включая моего отца, и их сестра с мужем. Товарищество организовали и сельским хозяйством занимались. Все рослые, здоровые – дома построили, выращивали всё, разводили. А потом хозяйство продали и в город переехали. Но все равно в частный дом, так что небольшой участок земли у нас был. 

Два брата у меня на войне погибли. У Федора разрывная пуля выше колена прошла и разворотила всю ногу. Потом у него одна нога была короче другой сантиметров на 13. Еще один брат Константин слепой с войны пришел. Пытался уже после в Москве лечиться, но ничего не помогало. 

Перед войной я девять классов закончил, в десятый должен был идти. А как война началась, стало не до образования. Карточная система, 400 граммов хлеба. Пошел в сентябре на Челябинский тракторный завод и всю войну там работал, сначала «карусельщиком», потом – «универсалом». На немецких станках, потом наши появились. На фронт не послали – завод броню дал. Мы же тяжелые танки выпускали – КВ и ИС. Тогда трудились по 12 часов. Заступаешь с вечера на работу, до двух часов дня работаешь, а на следующий день – в утреннюю смену. Тяжело было. Особенно когда солнце начинало пригревать. Невозможно – глаза закрываются, хоть спички подставляй. Только сел – и сразу засыпаешь. А если получалась пересмена, то приходилось трудиться и по 12-14 часов подряд. 

Солнечная шестерня весила килограммов под сорок, и эти детали надо было всю смену поднимать на станки. Наш цех коробки скоростей выпускал, а рядом цех сборки. Испытатели затем выгоняли танки на полигон километрах в двадцати от Челябинска. Проверяли ходовую часть, пушки пристреливали. Потом военные приходили, осуществляли приемку, танки тут же грузили на железнодорожные платформы и отправляли на фронт. 

Голодно было. Хлеба по рабочей карточке давали по 800 грамм, а на обед – баланда с двумя маленькими листочками капусты да хвост селедки. А силы-то для работы были нужны! Первый год тяжело было, а на второй картошка выручала. Не зря говорят – второй хлеб. Отец в погребе полки сделал, там на полках картошку и хранили. 

Что касается моего увлечения спортом, то особого выбора у нас не было. В довоенное время молодые ребята жили неподалеку от стадиона, поэтому все свободное время пропадали именно там. Других развлечений не было. Одна только черная «тарелка» всесоюзного радио. С нынешними годами, когда у молодежи чего только нет, начиная от компьютеров и плееров, не сравнить. Мы же собирались уже утром и гоняли в футбол до тех пор, пока не начнет припекать солнце. Потом шли купаться, а вечером на поле приходили ребята постарше, которые кого-то из нас брали к себе в состав. 

Спортом снова стали заниматься только в 1944 году, когда немцев отогнали на приличное расстояние. До этого – только работа и еще раз работа. А в 1944-м мы снова стали играть в футбол и в хоккей с мячом. Наши цеха стояли рядом с футбольным стадионом. Нередко бывало, что сразу после ночной смены шли туда играть, «рубились» цех на цех. Первенство города начали проводить в том же 1944 году. Ребят, принимавших в нем участие, после обеда освобождали от работы, а также давали дополнительные талоны на питание. 

9 мая – самый главный для меня праздник. Такую тяжелую войну мы выиграли, с такими жертвами! Что бы делала Красная Армия без уральских военных заводов, где люди трудились не щадя себя! Так что мы тоже работали на Победу. Помню, ехали на трамвае играть куда-то на выезде. Сошли на остановке и услышали, что война закончилась. Это было большое счастье.